Неточные совпадения
Ее понимают в обычном
смысле культурного творчества, творчества «наук и искусств», творчества
художественных произведений, писания книг и прочее.
Есть у него в этом
смысле два очень серьезных врага: воображение, способное мгновенно создавать разнообразные
художественные образы, и чувствительное сердце, готовое раскрываться навстречу первому попавшемуся впечатлению.
Каждый день я все с бо́льшим удивлением находил, что Олеся — эта выросшая среди леса, не умеющая даже читать девушка — во многих случаях жизни проявляет чуткую деликатность и особенный, врожденный такт. В любви — в прямом, грубом ее
смысле — всегда есть ужасные стороны, составляющие мучение и стыд для нервных,
художественных натур. Но Олеся умела избегать их с такой наивной целомудренностью, что ни разу ни одно дурное сравнение, ни один циничный момент не оскорбили нашей связи.
Взятый сам по себе, со стороны своего внутреннего содержания, этот тип не весьма выразителен, а в
смысле художественного произведения даже груб и не интересен; но он представляет интерес в том отношении, что служит наивернейшим олицетворением известного положения вещей.
Таким образом, оказывается, что все стоящее до известной степени выше ординарного уровня жизни, все представляющее собой выражение идеала в каком бы то ни было
смысле: в
смысле ли будущего или в
смысле прошедшего — все это становится заповедною областью, недоступною ни для воздействия публицистики, ни для
художественного воспроизведения.
Он малый покладистый, и
художественные его требования в этом
смысле очень умеренны.
Все, что высказывается наукою и искусством, найдется в жизни, и найдется в полнейшем, совершеннейшем виде, со всеми живыми подробностями, в которых обыкновенно и лежит истинный
смысл дела, которые часто не понимаются наукой и искусством, еще чаще не могут быть ими обняты; в действительной жизни все верно, нет недосмотров, нет односторонней узкости взгляда, которою страждет всякое человеческое произведение, — как поучение, как наука, жизнь полнее, правдивее, даже
художественнее всех творений ученых и поэтов.
Неуместные распространения о красотах природы еще не так вредны
художественному произведению: их можно выпускать, потому что они приклеиваются внешним образом; «о что делать с любовною интригою? ее невозможно опустить из внимания, потому что к этой основе все приплетено гордиевыми узлами, без нее все теряет связь и
смысл.
Совершенно другой
смысл имеет другое выражение, которое выставляют за тожественное с первым: «прекрасное есть единство идеи и образа, полное слияние идеи с образом»; это выражение говорит о действительно существенном признаке — только не идеи прекрасного вообще, а того, что называется «мастерским произведением», или
художественным произведением искусства: прекрасно будет произведение искусства действительно только тогда, когда художник передал в произведении своем все то, что хотел передать.
Греция, умевшая развивать индивидуальности до какой-то
художественной оконченности и высоко человеческой полноты, мало знала в цветущие времена свои ученых в нашем
смысле; ее мыслители, ее историки, ее поэты были прежде всего граждане, люди жизни, люди общественного совета, площади, военного стана; оттого это гармонически уравновешенное, прекрасное своим аккордом, многостороннее развитие великих личностей, их науки и искусства — Сократа, Платона, Эсхила, Ксенофонта и других.
Вот уж в подлинном
смысле литература была сама для себя целью:
художественная, видно, была литература!
Поставляя главной задачею литературной критики — разъяснение тех явлений действительности, которые вызвали известное
художественное произведение, мы должны заметить притом, что в приложении к повестям г. Тургенева эта задача имеет еще особенный
смысл.
Это те, у которых
художественное чутье, хотя бы даже и слабое, направлено здраво, в которых не только верно отражаются явления жизни, но которым доступен более или менее и общий таинственный
смысл ее.
Но ведь мы знаем, что художник — не пластинка для фотографии, отражающая только настоящий момент: тогда бы в
художественных произведениях и жизни не было, и
смысла не было.
Но пока литература (то есть, собственно, изящная), не достигая действительно
художественного значения, имеет по крайней мере практический
смысл, дозвольте же придать несколько практический характер и самой критике.
Пусть он и не удовлетворяет
художественным требованиям, пусть он иной раз и промахнется, и выразится нехорошо: мы уж на это не обращаем внимания, мы все-таки готовы толковать о нем много и долго, если только для общества важен почему-нибудь
смысл его произведений.
И то, что называется звериностью и живостью в дурном
смысле, есть болезнь, искажение животного мира:
художественному глазу удается подсмотреть неживотную, почти человеческую тоску о себе в глазах твари.
I в. до н. э., сложившаяся в эпоху эллинизма, с центром в г. Александрии (Египет); «парнасство» — литературное движение во Франции во 2‑й пол. XIX в.; группа поэтов «Парнас» во главе с Ш. Леконт де Лилем провозгласила принцип «искусства для искусства»; «академизм» — направление в изобразительном искусстве XVI–XIX вв.; в широком
смысле — канонизация идеалов и принципов искусства прошлого.] — естественно возникают в процессе кристаллизации
художественного канона.
Париж еще сильно притягивал меня. Из всех сторон его литературно-художественной жизни все еще больше остального — театр. И не просто зрелища, куда я мог теперь ходить чаще, чем в первый мой парижский сезон, а вся организация театра, его
художественное хозяйство и преподавание. «Театральное искусство» в самом обширном
смысле стало занимать меня, как никогда еще. Мне хотелось выяснить и теоретически все его основы, прочесть все, что было писано о мимике, дикции, истории сценического дела.
Два с лишком года моего казанского студенчества для будущего писателя не прошли даром; но больше в виде школы жизни, чем в прямом
смысле широкого развития, особенно такого, в котором преобладали бы литературно-художественные интересы.
Эта старина — древняя Болгария (когда болгары еще сидели на Волге) и Византия — не находилась нимало в связи с его постоянно взвинченным, чисто литературным настроением, но литературным не в
смысле художественной писательской работы, а по предметам своих чтений, бесед, записей.
Мне все-таки жилось за границей настолько легко и разнообразно, что променять то, что я там имел, на то, что могла мне дать жизнь в Петербурге или Москве, было очень рискованно. А главный мотив, удерживавший меня за границей, был — неослабшая еще во мне любовь к свободе, к расширению моих горизонтов во всех
смыслах — и чисто мыслительном, и
художественном, и общественно-политическом.
Затем, университет в его лучших представителях, склад занятий, отличие от тогдашних университетских городов, сравнительно, например, с Казанью, все то, чем действительно можно было попользоваться для своего общего умственного и научно-специального развития; как поставлены были студенты в городе; что они имели в
смысле обще-развивающих условий; какие
художественные удовольствия; какие формы общительности вне корпоративной, то есть почти исключительно трактирной (по"кнейпам") жизни, какую вело большинство буршей.
Но в последние три года, к 1858 году, меня, дерптского студента, стало все сильнее забирать стремление не к научной, а к литературной работе. Пробуждение нашего общества, новые журналы, приподнятый интерес к
художественному изображению русской жизни, наплыв освобождающих идей во всех
смыслах пробудили нечто более трепетное и теплое, чем чистая или прикладная наука.